Когда наступало время тоски и вечера,
      он, за́ день своё положенное избе́гав,
      утюжил рубашки, бережно вешал на плечики;
      все белые-белые, белей твоего снега.
      Ходил, любовался. Мурлыкал под нос мелодии.
      Следил, чтобы всё в порядке - любая малость:
      ему так казалось, что он не один. И, вроде бы,
      рубашкам тоже так нравилось и казалось.
      Вздыхал, что его чудеса зарастают былями,
      что люди свои проблемы решают "сами"...
      Рубашки, впуская людей, шелестели крыльями.
      Хранили, спасали...