Сквозь души и тела проложен путь.
      Ланцет. Надрез. Игла. Бинты и вата.
      И вечное, как клятва Гиппократа,
      Желание забыться, отдохнуть,
     
      Немного тишины, глаза закрыть,
      И вычеркнуть себя из всяких списков,
      Плыть к свету, исчезая по-английски
      Из самых разных обязательств "БЫТЬ".
     
      Двенадцать. Бутерброд. За суетой
      Повыцвели изрядно идеалы.
      Лишь память скрипнет, и шепнет устало:
      Кто алчет света, обретет покой.
     
      Покой. Приемный. Суета и плач.
      У лифта санитар с боксерской мордой.
      Больные по палатам и по сорту,
      И утки - знак сезона неудач.
     
      Изъезжена бессчетно вертикаль
      От шахты лифта и до дверцы рая.
      И шкаф с морфином вечно запирают:
      Итог любой мечты закован в сталь.
     
      Зима - успокоенье для ума.
      В окне январь. И снег. Пейзаж могильный.
      Что ж, Йорик, значит БЫТЬ... Звонит мобильный
      И снова мир: Москва, трамвай, дома
     
      И телефон (будь проклят): "Да, сейчас..."
      Меняется погода, ломит ноги,
      Диагноз распадается на слоги,
      Сквозь линзы слез из покрасневших глаз.
     
      И "до" и "после" связывают в нить
      Надрезы, швы, больничный суп без соли...
      Усталость все ж немного меньше боли,
      Которую удастся исцелить.
     
 -------------------------------------      
     
      - Он прочитал сочинение Мастера... и просит тебя, чтобы взял с собою Мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла?
     
      - Мне ничего не трудно сделать, - ответил Воланд, - и тебе это хорошо известно... - Он помолчал и добавил: - А что же вы не берете его к себе, в свет?
     
      - Он не заслужил света, он заслужил покой, - печальным голосом проговорил Левий.
                                                                                                                                                   гл.29 "Мастер и Маргарита"