http://www.mk.ru/seteratura/article/2013/12/13/959419-predannyiy-aprel.html

 ПРЕДАННЫЙ АПРЕЛЬ
 
 
Там, в нарисованном апреле, меня ты за руку берешь,

и звезды тают еле-еле, и всё, как мы с тобой хотели,

и взглядом взгляд не зачерпнешь… (О. Горшков)

 
МУКИ СОВЕСТИ
 
Мне было 13 лет и целых 4 месяца. Я училась в седьмом классе. Наступила весна. В душной классной комнате нашей старинной школы с высокими потолками нещадно жгли батареи, и бесчинствовало апрельское солнце. Мальчики смотрели на меня как-то не так, как-то особенно. Было немного не по себе, но всё–таки радостно. Я знала, что волосы у меня блестят каштаново, а глаза на солнце имеют цвет неспелых крыжовин. А талия - самая тонкая из параллельных седьмых классов. Так мне сказала первая красавица школы Оленька Каверина. Не сказала, а огласила постановление наиболее красивых девочек-восьмиклассниц. Мне было лестно и хотелось верить.

На большой перемене возникло непреодолимое желание распахнуть окна и впустить в класс апрель - с капелью, чириканьем воробьёв и сумасшедшим весенним солнцем. Почему-то казалось, что все будут только рады и присоединятся к моему решению. И вот я ухватилась за ручку плотно заклеенного огромного окна и стала её дёргать. Ручка не поддавалась. И тогда самый умный мальчик из нашего класса, никогда не ругающийся матом и относящийся к девочкам уже почти по-человечески, подошёл ко мне и стал молчаливо помогать: в четыре руки мы очень быстро справились.

Апрель оказался в классе. Сосульки капали, воробьи и синицы щебетали наперебой, солнечные зайчики метались по чёрной доске. Глаза у мальчика вдруг оказались неправдоподобно голубые, тёплые (так не бывает, но было!), а взгляд у него стал такой ласково-снисходительный и взрослый, как у папы. Он улыбнулся мне и ничего не сказал. Мы сидели на подоконнике, апрель наполнял нас и становился непостижимо общим. Такой красивой и значительной минуты ещё никогда не было в моей жизни.

И вдруг… Настолько "вдруг", что я вздрогнула и едва не свалилась со второго этажа, в класс ворвался директор школы – Сергей Александрович. Лицо у него было бледное, губы дрожали.

«Кто это сделал?!» - закричал Сергей Александрович. Я не знала, что он умеет кричать. Это был мой любимый директор и самый благородный мужчина на свете. Меня словно парализовало. Я всю жизнь болезненно реагирую на крик, особенно если не ожидаю его. Я стояла перед Сергеем Александровичем, рядом стоял голубоглазый мальчик, и на его лице алели два красных пятна. Сергей Александрович набросился на него. Он кричал, что мы могли простудиться, выпасть из окна и другую ерунду… Я тогда не могла понять, что для него это была вовсе не ерунда, а испуганная любовь к детям плюс уголовная ответственность. Наверное поэтому, он ничего не почувствовал про "общий апрель". Не понял. Отказался разделить его с нами. Я понимала, что должна всё объяснить, рассказать, что злосчастное окно начала открывать я, а голубоглазый мальчик, как настоящий мужчина, просто помог мне. Но слов не было. Было стыдно, страшно и очень неловко за любимого учителя. В эту самую минуту, едва начавшись, заканчивался, умирал наш «общий апрель". Упал и разбился. Как сосулька с крыши. Не собрать, не исправить. Мелкое крошево льдинок тает на глазах…Меня охватил ужас чего-то несвершившегося. Возможно, судьбы.

Пока я переживала всё это, Сергей Александрович закрыл и запер окно. Бумажные полоски жалко трепетали от сквозняка. Звенел звонок, а я так и стояла, словно ждала, что кто-то восстановит справедливость и скажет Сергею Александровичу, как всё было. Я хотела, чтобы ему это сказали. Чтоб вызвали моих родителей. Но никто не сказал. Даже самая известная ябеда в классе Лёлька Малкова молчала. «Сядьте на место»,- сказал Сергей Александрович и вышел из класса. Весь урок прошёл мимо меня.

Я закончила школу, поучилась в двух университетах, родила двоих детей. Но самым стыдным эпизодом своей жизни считала это своё молчание. Свой преданный апрель. Часто, вспоминая этот эпизод, я стонала во сне или даже наяву.

… С мальчиком мы дружили всю жизнь, посылали друг другу журналы «Новый мир», «Нева» с понравившимися произведениями. Я удивлялась этой дружбе: мне казалось, что он должен был презирать меня за тот преданный апрель.

Мальчик закончил престижное военное училище, стал военнослужащим и даже дослужился до «чинов известных», женился, вышел в отставку, поселился недалеко от столицы и недавно умер от взрыва газа в квартире. Самый умный в классе сорокалетний голубоглазый мальчик  напустил полный дом газа и закурил. Так говорят.

…А тот убитый апрель всё стоит между нами. Только теперь я не знаю точно, кто его убил. И я по-прежнему стону во сне от мук совести. Иногда молюсь своими словами, чтобы он там, в небе, простил меня.
 

 ТРИШКА, БАБУШКА И СМЕРТЬ

Я очень ясно помню своё первое детское ошеломление от темы смерти. Моей Бабушке папа кота привёз сибирского (он практику там, в Сибири, проходил, в Надымском крае). Бабушка и папу, и кота журила всё время: зачем привёз (папу), зачем у рыбаков рыбу тырит (кота Тришку). И вот убили Трифона за ту рыбу. Дополз он от пруда до Бабушкиного дома и умер в подорожнике возле крыльца. И как же Бабушка о нём убивалась, как ругала клеветниками рыбаков: по её словам честнее Трифона - нет котов во всей округе и не будет уже! И вот мы с Бабушкой закопали Трифона в саду. А я спрашиваю: "Бабушка, а тебя тоже закопают, если ты умрёшь? А я тогда с кем останусь?" А Бабушка отвечает: "Ну-тко, что выдумала! Чего это я умирать буду? Я ж рыбу, как Тришка, у рыбаков не тырила! А если и закопают, не бойся: на том месте травка вырастет, цветочки расцветут. Нарвёшь цветочков, поставишь их на оконце, и думай, что это я тебе улыбаюсь и сказку любимую толкую". Не оценила я тогда Бабушкин рассказ. И ну давай реветь: "Отвези меня к маме и папе, они долго не умрут, а с тобой я боюсь жить... Ты ста-а-а-ренькая…» И не нагостила ничего у Бабушки.

 ПРИЧИНА НЕНАВИСТИ

Очень мне хотелось братика. Настоящего. И чтоб Андрюшей звали. И чтобы в коляске его красивой катать и качать. Чтоб шапочку с кружавчиком самой завязывать. Я шнурки на ботинках как раз завязывать научилась. Но в шнурках какой интерес? Кто их видит? Вот шапочка на братике - это да. И стала я ныть-канючить у родителей: «Купи-и-и-те мне братика, ну купи-и-те…». Купили. Папа сказал: «Ваней назовём. Как дедушек твоих, которые на войне погибли». Сказал так, а я давай реветь: «Обещали Андрю-у-ушу…». Мама заступилась. Негоже, говорит отцу, ребёнка обманывать. Обещали ведь. Вот и стал братик - Андрюша. Катаю я колясочку жёлтенькую по двору нашему и пою: «Мне купили братика, назвала Андрюшенькой…». А Ирке Волковой братика не давали катать. У Ирки две бабки рядом жили. Они сами катали по очереди. Вот Ирка у меня и начала клянчить: «Дай Андрюшу покатать… Дай пожалу-у-у-ста…». А я ей говорю: «Нельзя тебе. Ты ещё маленькая». А Ирка старше меня была. Ей как раз пять лет исполнилось. Бабка Иркина нас пирогом с вишнями накормила, а я Ирке пупсика подарила. Пупсик хороший, только не настоящий. А Андрюша – настоящий пупсик. Ирка просила, просила, разозлилась, схватила горсть пыли с дороги и бросила прямо в глаза Андрюше. Братик заплакал. И я тоже заплакала от жалости и любви. Ведь братик даже ручки не мог из пелёнок достать, чтобы Ирке сдачи дать. У него обе ладошки в кулачки были сжаты, когда мама его от пыли отмывала...

Мне тогда всего 4 года и десять месяцев было. Но Ирки я сторонилась всю жизнь. Она со мной дружить хотела, а я не могла. Понимала, что она тогда маленькая была, а забыть про пыль всё равно не получалось. Андрюша вырос, и его все любили. А я - особенно. А недавно он умер. От рака. Ирка пришла на похороны. Я увидела её, и поняла, что Ирку я ненавижу. За Андрюшу.