У овсянки запах нищеты,
      на кастрюльке бледные потеки.
      Дочь Мариша делает уроки,
      пятилетний Димка у плиты держит чашку -
     
      тоненькая нить
      режет пополам фарфор и душу.
      - Димыч, маргарин принес бы лучше...
      - Мам, а дашь бабулю покормить?
     
      Комната три на три, плюс балкон,
      на кровати мать лицом в подушки,
      стол, сервант, за ним три раскладушки.
      Снимками заклеенный картон на стене.
     
      Ведь шел уже отсчет,
      мы ж ни сном ни духом, как всё плохо.
      Улыбались дочка, Димка-кроха,
      и Андрюша, муж... живой еще.
     
      Взгляд скользит, цепляясь за портрет -
      черный креп на рамке и на буднях.
      За окном февраль белесым студнем
      поглощает звук, контраст и цвет.
     
      Строй лекарств на тумбочке. Морфин
      мамин, упаковка барбитала...
     
      Я люблю ее.
      Но так устала
      тыкать клином в предыдущий клин.
     
      Душит вездесущий аммиак
      сквозь преграду бесконечных стирок.
      Хорошо, что есть пока квартира.
     
      Жаль, сменять на меньшую - никак.