Здесь любезность приюта вносила покой.
Я был где-то в нигде, да не вспомню – на кой?
Облака тихо пенились ватной рекой.
Я их пил вместо чая на ужин.
И плыла пустота – так лилейно-нежна,
Смерть бледнела поодаль – едва ли страшна.
Так чего ж мне хотелось? Какого рожна?
Может, радости файл не загружен?..

Я скрипел равнодушьем, как старая жесть.
Мне – понять бы да вспомнить, откуда я есть.
Всё глядел: не появится ль на` небе весть
Или символ, а может быть, веха?
Но миры не спешили отречься от пут,
И мычали безликие топи минут,
И шипели пустыни: мы всё ещё тут!
Разнося многомерные эха.

Но прошла череда беспредметных забот.
Встрепенулась осока гремучих болот.
И вошёл в наши воды заснеженный флот,
Раздвигая глухие пространства.
И из скрытых миров проступили дома,
И – малиновый свет. И – медовая тьма.
И весна, что несла (чем сводила с ума),
Аромат тридевятого ханства.

Ты – так схожа со светом – была на руле,
Простираясь лучами в засушливой мгле.
На груди у тебя – в бирюзовом колье –
Пели птицы в тревожной оправе.
И окреп свежий ветер –  просолен и густ,
И я вышел навстречу –  бесгласен и пуст,
Чтоб коснуться руки, а быть может, и уст…
И пропасть в заколдованной яви.